От завуалированного намека на старое поверье о том, чтосуккубы посещают только спящих мужчин, я рассмеялась.

— Эрик, вашим снам ничто не угрожает.

Он ответил мне улыбкой.

— Приходите через несколько дней, и я расскажу, что мнеудалось узнать. Я угощу вас чаем.

Обведя взглядом пустой магазин и вспомнив, что во времямоего визита нас не потревожил ни один посетитель, мне захотелось помочь егобизнесу.

— Прежде чем уйти, я хочу купить у вас немного этогочая.

Эрик посмотрел на меня с благодарностью: похоже, он понялмои намерения.

— Я всегда считал вас поклонницей черного чая. Или какминимум кофеина.

— Иногда не мешает встряхнуться. Кроме того, ваштравяной чай без кофеина действительно очень хорош.

— Я передам эту похвалу моей подруге. Она готовитсмеси, а я их продаю.

— Она ваша гёлфренд, да?

— Нет, мисс Кинкейд, просто подруга.

Он подошел к полке за кассой, где лежало несколько сортовчая. Расплачиваясь, я обратила внимание на некоторые украшения, лежавшие подстеклом. Одно из них привело меня в восторг. Это было тройное ожерелье цветаперсика. Речной жемчуг перемежался медными бусинками и кусочками сине-зеленогостекла. В его центре находился медный анх.[27]

— Это тоже произведение одного из местных художников?

— Работа моего старого друга из Такомы. — Эриквынул ожерелье из футляра и положил на прилавок. Я провела пальцами по красивымгладким жемчужинам немного неправильной формы. — На мой вкус, здесьмноговато египетского влияния, но он хотел передать дух Афродиты и моря исоздать то, что могли бы носить древние жрицы.

— Ничего столь красивого у них не было, —пробормотала я, потом перевернула ожерелье и увидела ярлык, на котором быланаписана внушительная сумма. Не успев подумать, я продолжила: — Многиедревнегреческие города испытывали влияние Египта. На монетах Кипра изображалине только Афродиту, но и анхи.

Прикосновение к медному анху заставило меня вспомнить другоеожерелье, давно исчезнувшее в пыли веков. Оно выглядело проще: всего одна ниткабус, чередовавшихся с крошечными анхами. В утро нашей свадьбы его принес мнемуж, прокравшись в мой дом сразу после рассвета, такой смелый поступок был длянего нетипичен.

Я отругала его за неосторожность.

«Что ты делаешь? Ты увидишь меня после полудня… а потомбудешь видеть каждый день!»

«Я должен был отдать тебе это еще до свадьбы. — Онподнял в воздух нитку бус. — Они принадлежали моей матери. Я хочу, чтобысегодня ты надела их».

Он наклонился и надел бусы мне на шею. Когда его пальцыкоснулись моей кожи, я почувствовала тепло, от которого стало покалывать тело.Тогда мне было пятнадцать лет, и я не понимала природы этого ощущения, но оченьхотела понять. Ныне я, умудренная опытом, знала, что так проявляются первыепризнаки сладострастия. Но там было что-то еще. То, чего я не поняла до сихпор. Подобие вольтовой дуги.[28] Ощущение чего-то большего, чеммы сами. Неизбежности близости.

«Ну вот, — сказал муж, застегнув бусы и вернув моиволосы на прежнее место. — Теперь ты само совершенство».

Больше он не произнес ни слова. Но этого и не требовалось.Его глаза сказали мне все, о чем я должна была знать, и я затрепетала. Никто,кроме Кириакоса, не обращал внимания на слишком высокую дочку Мартанеса,дерзкую на язык и сначала что-то говорившую, а потом думавшую. (Трансформацияпомогла решить одну из этих проблем, но против второй оказалась бессильна).Однако Кириакос всегда слушал меня и следил за мной так, словно я была кем-тодругим, более искусной и желанной, подобно прекрасным жрицам Афродиты, которыевсе еще проводили свои ритуалы вдали от глаз христианских священников.

Мне хотелось еще раз испытать его прикосновение, но я понялаэто только тогда, когда неожиданно дл себя самой схватила Кириакоса за руку,положила ее себе на талию и привлекла его к себе. Он удивленно раскрыл глаза,но не отстранился. Мы были почти одного роста, так что наши губы соединилисьбез всякого труда. Я прислонилась спиной к теплой каменной стене и оказаласьзажатой между стеной и Кириакосом. Я чувствовала все его тело, однако этогобыло недостаточно. Совсем недостаточно.

Наш поцелуй становился все более страстным, но соединениегуб не могло преодолеть разделявшее нас томительное расстояние. Я сновапередвинула его руку и заставила приподнять край юбки. Его ладонь коснуласьмоей гладкой плоти, а затем сама собой спустилась чуть ниже. Я выгнулась,желая, чтобы он прикасался ко мне сразу всюду.

«Лета! Ты где?»

Ветер донес до нас голос сестры. Она была еще не оченьблизко, но могла появиться с минуты на минуту. Мы с Кириакосом отпрянули другот друга, задыхаясь и слыша бешеное биение собственных сердец. Он смотрел наменя так, как никогда не смотрел прежде. В его глазах бушевало пламя.

«Ты уже была с кем-то другим?» — с изумлением спросил он.

Я покачала головой.

«Тогда как ты… Я не представлял, что ты на такое способна».

«Я быстро учусь».

Кириакос улыбнулся и прижал мою руку к губам.

«Вечером, — прошептал он. — Сегодня вечером мы…»

«Вечером», — кивнула я.

Он попятился. Его глаза продолжали гореть.

«Я люблю тебя. Ты моя жизнь».

«Я тоже люблю тебя». — Я улыбнулась и посмотрела емувслед. Через минуту снова послышался голос сестры:

«Лета!»

— Мисс Кинкейд…

Голос Эрика заставил меня вернуться к реальности. Я очнуласьв книжном магазине, вдали от дома моих родителей, давно превратившегося в прах,встретилась взглядом с Эриком и подняла ожерелье.

— Это я тоже возьму.

— Мисс Кинкейд, — нерешительно сказал он, потрогавярлычок с ценой. — Не нужно… Я помогу вам бесплатно.

— Знаю, — заверила его я. — Знаю. Простодобавьте это к моему счету. И спросите своего друга, не сможет ли он сделатьтакие же серьги.

Я вышла из магазина в ожерелье, продолжая вспоминать то утрои первые прикосновения любимого. Потом шумно выдохнула и выбросила это изголовы. Как делала уже тысячи раз. Если не миллионы.

Вернувшись домой, я обнаружила, что до ночи еще далеко. Кнесчастью, делать мне оказалось нечего. Суккуб без светской жизни. Оченьгрустно. Но грустнее всего было то, что я могла бы найти себе дело, если бы несглупила. Даг часто приглашал меня в разные места, однако сомневаться неприходилось: он проводил сегодняшний вечер в компании другой женщины, болеесговорчивой. Романа я тоже отшила, несмотря на его прекрасные глаза. Я унылоулыбнулась, вспомнив его добродушное подтрунивание и непринужденное обаяние. Онбыл ожившим О'Нилом из романа Сета.